очень многие властные отношения строятся так, как будто соратники властелина искренне уверовали в эту чепуху.

В свое время марксисты, ленинцы и сталинисты понимали и опре деляли власть как инструмент для организации политической воли господствующего класса. Затем классовую теорию наши современники подвергли остракизму — будто бы эта теория, внедряясь в идеологии, взрывает общественное согласие и провоцирует социальные напря жения. Пожалуй, теория классовой борьбы действительно страдала некоторой узостью взгляда на исторический процесс и место в нем власти, но наш современник, как водится, вместе с водой выплеснул и ребенка. Характерно, что это случилось в преддверии и в момент глубочайшего классового расслоения в России.

Привычка приучить повелителя к скромному сознанию его талантов и выдающейся роли среди людей сопровождает историю власти с тех пор, как власть отделилась, проросла из своих биологических, животных эволюционных корней, чтобы цвести и плодоносить на дереве познания добра и зла. Удивителен не факт присутствия объяснимой человеческой слабости, а то, как скоро, как единодушно и охотно, как дисциплини рованно подчиняется любой даже абсолютный властелин этой дикта туре чужого мнения, готов терпеть в этом вопросе даже грубое насилие. Такая вот слабость: «Я — сверхчеловек, ничто сверхчеловеческое мне не чуждо» — почти как в комедии Теренция.

Возвращаясь к выводу о народе как «источнике власти», следует с прискорбием и его посчитать исторической легендой. Легенда стано вится явью только в немногих, драматических и трагических временах революции и самоуправств. Отрицать за народом право на бунт и рево люцию может тот, кто отрицает «право» на высокую температуру у организма, пораженного инфекцией. Не преувеличивая заслуги боль шевиков в победе над бывшей властью, не могу разделить легкомыс ленного убеждения, согласно которому «власть сама упала в руки большевиков». Упала — вместе с сабельными атаками и боями на взаимное уничтожение.

Чтобы судить и понять «антирыночных» большевиков, следует понять их проблемы, иначе мы рискуем приписать им свои собственные изъяны. Наши проблемы — пустяки по сравнению с тогдашними. Жесточайший кризис промышленности и сельского хозяйства, кризис