Тем не менее наш кабинет, все еще не теряя надежды на европейский концерт, 19 января обратился к великим державам с вопросом: как полагают они поступить в виду отказа Порты? Державы медлили с ответом, а тем временем Турция успела заключить мир с Сербией и начала стягивать свои войска против Черногории. Не получая ответа, наше правительство в конце февраля отправило графа Игнатьева в объезд европейских столиц с тем, чтобы он склонил тамошние кабинеты к подписанию протокола, в котором были бы выражены минимальные требования Европы по отношению к Турции.

Прибыв в Лондон, граф Игнатьев встретил здесь полное противодействие. В это время Турция, как уже было сказано, успела заключить мир с Сербией и до некоторой степени приготовилась к войне с нами; собралась с силами и Англия. Россия же, пропустив удобное время для начала зимнего похода и продержав четыре месяца значительную часть армии мобилизованной, ослабила тем свои финансовые средства. В виду таких обстоятельств Англия заговорила более решительным голосом и соглашалась подписать протокол лишь на условии, чтобы в него включено было с нашей стороны обязательство демобилизовать нашу армию. Несмотря на всю оскорбительность подобного требования, мы не решились, однако, безусловно его отвергнуть и пошли на компромисс, предлагая вступить с Портою в переговоры об обоюдном разоружении, если только она заключит мир с Черногорией и приступит к выполнению реформ, упомянутых в протоколе.

Английский кабинет согласился на такую поправку. После этого протокол был подписан 19 марта представителями всех великих держав в Лондоне и затем предъявлен Порте.

Однако, уже через десять дней, 29 марта, турецкое правительство ответило безусловным отказом на все заключавшиеся в нем предложения. В циркулярной ноте говорилось: «Турция,, как государство независимое, не может признавать над собою никакого надзора, ни коллективного, ни иного. Поддерживая с прочими дружественными государствами отношения, основанные на международном праве и договорах, она не может признавать за иностранными агентами или представителями, назначенными для покровительства своим соотечественникам, миссии официального надзирателя».

После такого решительного ответа нам не оставалось другого выхода, кроме войны. Выступив на защиту наших единоверцев, мы сначала рассчитывали окончить все дело дипломатическими переговорами; потом, с целью ускорения их, перешли к угрозам, а в конце концов достоинство государства потребовало вооруженного вмешательства. И действительно, 12 апреля 1877 года последовал высочайший манифест о войне с Турцией.

Предварительно, однако, еще в январе (насколько можно судить по данным, появившимся в заграничной печати) нашей дипломатией дано было обещание венскому кабинету не переходить через Балканы и не нарушать нейтралитета Сербии; при заключении же мира ограничиться лишь возвращением части Бессарабии, отторгнутой Парижским трактатом, а Австрии предоставить Боснию и Герцеговину. Впоследствии, уже после объявления войны, в мае, подобное же обещание дано было и Англии. С Румынией, долго не решавшейся открыто стать на нашу сторону, удалось заключить конвенцию только после перехода нашими войсками границы.