Правильное решение разбираемого вопроса, на мой взгляд, заключается в следующем: в мирное время в области военного дела, так же как и во всех остальных сферах государственной жизни, должна господствовать полнейшая гласность (конечно, за исключением стратегических тайн); наоборот, во время войны, для достижения военного успеха, необходима строжайшая цензура всяких корреспонденций как телеграфных, так и письменных; с последним выстрелом гласность снова вступает в свои права, и печати должна быть предоставлена полная свобода критиковать всех и все.

Известный военный корреспондент газеты Journal сначала при нашей, а потом при японской армии, Нодо, которого уже, конечно, нельзя заподозрить во вражде к гласности, идет в этом направлении еще дальше. Он говорит: «Секрет военных действий имеет столь решительное значение, что не может быть и вопроса о допуске в армию военных агентов, иностранных журналистов, даже собственных корреспондентов; печати должно разрешить лишь опубликование официальных отчетов».

Положение иностранных военных агентов в нашей армии было совершенно ненормальное. В то время как японцы держали их под постоянным надзором, показывая и сообщая им лишь то, что находили для себя полезным, у нас им была предоставлена почти полная свобода. Например, военный агент державы, которая в будущем в числе вероятных наших врагов, всю кампанию от Вафангоу до Шахе проделал с одной пехотной бригадой, а затем состоял при кавалерийских частях. Отличаясь замечательным трудолюбием, редкой любовью к своей специальности и прекрасным военным образованием, он за эти полтора года так изучил русскую армию, что к концу войны знал все ее слабые и сильные стороны гораздо лучше, чем некоторые офицеры нашего генерального штаба, соприкасающиеся с войсками лишь весьма поверхностно.

Другой военный агент, также весьма способный офицер, все время находился при штабе одного корпуса. При этом он жил не с офицерами штаба, а отдельно, имел слугу-китайца, сам довольно свободно говорил по-китайски, для своего подробного дневника он собирал какие-то сведения, для чего к нему приходили разные китайцы, коих он куда-то посылал... Этот агент был запанибрата со всеми офицерами штаба; он в любое время свободно объезжал наши позиции; в присутствии его никто ничем не стеснялся; сам он открыто и, к сожалению, вполне основательно критиковал действия нашей армии и тому подобное.

Находя такой порядок вещей неестественным, новое начальство просило о том, чтобы этого чересчур осведомленного агента убрали в главную квартиру. Однако на это ходатайство был получен ответ, что военные агенты состоят под покровительством не только дипломатического корпуса, но и многих высокопоставленных лиц и что поэтому стеснение их может вызвать неудовольствие в высших сферах, вследствие чего поневоле приходится мириться с неудобствами их присутствия. Только после новых настойчивых ходатайств и много времени спустя указанный агент был отозван, чем он остался крайне недоволен и повсюду открыто выражал свое негодование. Наконец, в июле

1905 года, то есть уже незадолго до окончания войны, последовало общее приказание главнокомандующего относительно ограничения свободы действий военных агентов.