На станции Орша в императорский вагон вошел директор дипломатической канцелярии ставки Базилы, которого Алексеев послал навстречу государю, чтобы «ввести его в курс создавшегося положения».

Камергер Базили говорит²: «Изложив последние петроградские события, я позволил себе сказать, что мы в ставке были в отчаянии от того, что он не передал своей короны цесаревичу. Он ответил мне просто: «Я не мог расстаться со своим сыном»...

«Через несколько минут подали обед. Это был мрачный обед. Каждый чувствовал, как сердце его сжимается; не ели, не пили. Император, однако, очень хорошо владел собою, спрашивал несколько раз о людях, входящих в состав Временного правительства, но так как воротник у него был довольно низкий, я видел, как беспрерывно сжималось его горло».

В 8 часов 20 минут вечера 3 марта императорский поезд прибыл на станцию Могилев. На платформе для встречи находились: великие князья Сергей Михайлович и Борис Владимирович, генерал Алексеев и другие начальствующие лица. Государь обошел встречавших, после чего принял Алексеева в вагоне³.

Дальнейшие события в его дневнике излагаются так:

«В 9 ^]/2 часов перебрался в дом, Алексеев пришел с последним известием от

Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххво-сткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость. В Петрограде беспорядки прекратились, — лишь бы так продолжалось дальше».

Деникин, со слов Алексеева, рассказывает, что государь собственноручно написал телеграмму, в которой снова выражал согласие на вступление на престол своего сына⁴

Передавая ее Алексееву, он сказал: «Я передумал, прошу вас послать эту телеграмму в Петроград».

Алексеев унес телеграмму, но ее не отправил, а спрятал в свой бумажник и в конце мая, оставляя верховное командование, передал Деникину. Затем эта телеграмма хранилась в особом секретном пакете в генерал-квартирмей-стерской части ставки.

В конце предыдущей главы было уже сказано, что при существовавшей обстановке вопрос о порядке престолонаследия не имел никакого практического значения, но все-таки характерно, что Алексеев позволил себе скрыть от Временного правительства такой документ, которому оно придавало особую важность.

Объяснение, что телеграмма уже запоздала, не выдерживает критики: государь передал ее Алексееву вечером 3 марта, а оба манифеста об отречении (Николая и Михаила) были опубликованы только на следующий день, утром 4 марта.

Тем временем 3 марта, в Исполнительном комитете Совета рабочих и солдатских депутатов обсуждался вопрос «об аресте Николая и прочих членов династии Романовых», при этом, как говорится в протоколе, было решено⁵:

«1) Довести до сведения рабочих депутатов, что Исполнительный комитет постановил арестовать династию Романовых и предложить Временному правительству произвести арест совместно с Советом рабочих депутатов. В случае