доверишь и собственной жене. Я сам предельно откровенен со своими помощниками и поэтому вправе требовать того же от них. Не терплю лести, не люблю лицемерия и ненавижу трусость.

«Он тяжело входил в новые обязанности и весь январь и фев раль чувствовал себя скверно, — вспоминал Суханов. — Мне казалось, что собственной кожей ощущаю его моральные муче ния. На службу он являлся уже уставшим, ибо под впечатлени ем происходящих с ним передряг потерял сон. По-настояще му еще не отошел от октябрьского пленума . ЦК и ноябрьского МГК, а впереди уже маячила новая «разборка» — февральский пленум ЦК».

18 февраля 1988 года на пленуме ЦК решились сразу несколь ко кадровых вопросов. Кандидатом в члены политбюро избрали председателя Госплана Юрия Маслюкова, который ровно десять лет спустя станет первым вице-премьером в правительстве При макова. В секретари ЦК произвели Олега Бакланова, еще одно го выходца из военно-промышленного комплекса, будущего ак тивного участника августовского путча 1991 года.

А Ельцин был выведен из числа кандидатов в члены политбю ро. Он перестал принадлежать к высшему руководству страны. Это был еще один удар.

Лев Суханов вспоминал:

«После февральского пленума ЦК КПСС, когда он утром при шел на работу, на нем не было лица... Как же он все это пережи вал! И тем не менее нашел в себе силы и отработал целый день. Но уже не в ранге кандидата в члены политбюро. Да, он оставался еще членом ЦК КПСС, но уже без служебного «ЗИЛа», без личной ох раны...

В нем как будто еще жили два Ельцина: один — партийный ру ководитель, привыкший к власти и почестям и теряющийся, ког да все это отнимают. И второй Ельцин — бунтарь, отвергающий, вернее, только начинающий отвергать правила игры...»

Но о втором, новом, Ельцине говорить было еще рано. Пока он находился в состоянии тяжелой депрессии.

«На пленумах ЦК, других совещаниях, когда деваться было не куда, наши лидеры здоровались со мной с опаской какой-то, ос торожностью, — писал Ельцин, — кивком головы давая понять, что я в общем-то, конечно, жив, но это так, номинально, политичес ки меня не существует, политически я — труп...

Что у меня осталось там, где сердце, — оно превратилось в угли, сожжено. Все сожжено вокруг, все сожжено внутри...

Меня все время мучили головные боли. Почти каждую ночь. Часто приезжала «скорая помощь», мне делали укол, на какой-то срок все успокаивалось, а потом опять... Это были адские муки...

Потом, позже я услышал какие-то разговоры о своих мыслях про самоубийство, не знаю, откуда такие слухи пошли. Хотя, ко нечно, то положение, в котором оказался, подталкивало к тако