силы, он обыкновенно обходил нас с одного или обоих флангов. Для парирования подобного обхода слабых резервов не хватало, приходилось быстро снимать войска с разных участков позиции и спешно передвигать их на крайний правый или левый фланг, а иногда туда и обратно.

В результате получалось полнейшее перемешивание частей, совершеннейший хаос, в котором всякая организация нарушалась, где начальники не знали войск, а войска своих начальников.

Итак, как при наступлении, так и при обороне, Куропаткин уже с самого начала операции выпускал из рук инициативу, уподобляясь тому плохому фехтовальщику, который не наносит, а только отбивает удары. С первых же шагов его детально разработанный план оказывался разрушенным. Являлась необходимость быстро принять новое решение и энергично привести его в исполнение. Однако Куропаткин не был на это способен: он не мог быстро создать новый план, потому что его медленно работающий, исключительно аналитический ум не был способен на мгновенное смелое творчество; он не мог проявить непреклонной решимости, потому что по натуре своей всегда боялся ответственности.

Вмешиваясь в спокойное время во все мелочи управления войсками, в критические минуты Куропаткин оставался обыкновенно пассивным зрителем совершавшегося.

Куропаткин обвиняет Бильдерлинга в том, что во время сражения под Ляо-яном, имея в своем распоряжении значительные силы, он не остановил обходного движения армии Куроки.

Затем Куропаткин упрекает Штакельберга за крайнюю нерешительность действий во время сентябрьского наступления, вследствие чего прекрасно задуманная операция окончилась неудачей.

Наконец, Куропаткин обвиняет Каульбарса в том, что в сражении под Мукденом он, несмотря на неоднократные приказания, на посланные ему многочисленные подкрепления, упорно, не переходил в наступление и таким образом подарил неприятелю два дня.

Однако почему же Куропаткин своим личным вмешательством не старался исправить роковые, по его собственному признанно, ошибки своих подчиненных?

Почему в эти критические моменты, когда решалась участь не только сражений, но и всей кампании, он не переехал на угрожаемые пункты и не принял лично командования над войсками, как это делали в подобных случаях все настоящие полководцы?

Объяснение, что это происходило от нежелания Куропаткина ограничивать самостоятельность частных начальников, не выдерживает никакой критики Ведь не стеснялся же Куропаткин в другое время распоряжаться даже охотничьими командами и отдельными пушками.

Нет, это удивительное «непротивление злу» может быть объяснено лишь тем, что Куропаткин избегал чересчур ответственных положений. Принять в критический момент сражения непосредственное командование войсками на решительном пункте — это значило возложить на себя одного, нераздельно, всю тяжесть ответственности за последствия. Между тем, оставаясь в стороне лишь верховным руководителем, можно было все-таки оправдаться тем,