идеология в Туркестане»), Х.Т.Турсунова («Национальная политика коммунистической партии в Туркестане»), М.Вахабова («Узбекская социалистическая нация») Э.Юсупова («К социализму, минуя капитализм») Г.Хидоятова («Родцзя история») и другие. В них показаны история формирования, истоки и деятельность джадидизма. Прогрессивность джадидов и их роль в развитии образования и культуры приуменьшались, а подчас и вообще замалчивались. Оценка джадидизма в целом оставалась, по сути, неизменной. Резкой критике подвергались основные идеи джадидов, которые квалифицировались как националистические и антинародные. «Джадидизм как националистическая идеология местной буржуазии был оторван от народных масс и стал союзником царизма и русской буржуазии», — такую оценку, например, давал им М.Вахабов. Джадидизм обвинялся в двух «грехах»: во-первых, в национализме, панисламизме и пантюркизме, а, во-вторых, неприятии джади-дами Октябрьской революции. Джадидизм объединялся с панисламизмом. И то, и другое течения сложились среди народов, испытывавших национальное угнетение и исповедовавших ислам. В частности, джадидизм, как и панисламизм, нес в себе протест против национального угнетения и стремление к преодолению вековой отсталости. Джадидизм возник хотя и одновременно с панисламизмом, но самостоятельно, на российской почве, и содержание требований его представителей сформировалось в соответствии с конкретными потребностями мусульманских народов России. Нельзя приписывать джадидизму ни призыва к единению исключительно на основе ислама и под властью халифа, как духовного главы мусульман, ни проповеди авторитета последнего, ни одностороннего возвеличивания роли мусульманской религии в общественном развитии. Его представители путь к прогрессу видели в распространении научных знаний и передовой культуры и в соответствии с этим убеждением определяли задачи движения. Проблема джадидизма привлекала внимание и зарубежных исследователей: Эдварда Алворта («Скрытые рассказы о джадидах»), Э.Каррер де Анкос («Social and Political Reforms»), Ричарда Пирса («Russian Central Asia») и других. Качественным образом историографическая ситуация начала меняться в последние 5-6 лет. Свидетельством этого служит весьма широкий спектр публикаций 80-90-х годов. Многие годы исследователи, ограниченные в доступе к архивным документам, «совершенствовались» в своих трудах в историческом комментировании политики и идеологии коммунистической партии. Вместо одномерного, предельно политизированного
|
